У всех деревьев была одна общая черта. Их древесина была невероятно крепкой. Биохимикам еще предстояло определить физическое состояние содержащихся в ней молекул клетчатки, а биофизикам — выяснить, как сквозь эту непроницаемую ткань может транспортироваться вода. Фоукс же по своему опыту знал, что сорванные цветы ломаются, как стекло, а ветки с трудом удается согнуть и совершенно невозможно сломать. Его перочинный нож затупился, не оставив на дереве даже царапины. Чтобы расчистить поля, первым поселенцам, очевидно, приходилось выкапывать деревья вместе с корнями.
Животных в здешних лесах по сравнению с Землей почти не было. Возможно, они погибли во время ледникового периода.
У всех насекомоподобных существ было по два крыла — маленьких пушистых перепонки. Летали они бесшумно. Кровососущих насекомых здесь, очевидно, не было.
Единственным представителем животного мира, который попался на глаза экспедиции, было внезапно появившееся однажды над лагерем крупное крылатое создание. Чтобы разглядеть его форму, пришлось прибегнуть к моментальной фотографии: зверь, очевидно, охваченный любопытством, с огромной скоростью снова и снова проносился над самыми палатками. Это было четырехкрылое существо. Передние крылья, заканчивавшиеся мощными когтями, представляли собой почти голые перепонки и, очевидно, служили для планирующего полета. Задняя пара крыльев, покрытых пухом, похожим на шерсть, совершала быстрые взмахи. Родригес предложил назвать это существо «тетраптерусом».
Фоукс отвлекся от своих воспоминаний, чтобы разглядеть траву новой разновидности, которая ему еще не попадалась Трава росла тесными кустиками; каждый стебель вверху разветвлялся на три отростка. Фоукс вынул лупу и осторожно потрогал пальцем один из стеблей. Как и остальная трава на Малышке, она была…
И тут он услышал позади себя шорох. Ошибки быть не могло. Какое-то мгновение он внимательно вслушивался, но биение собственного сердца заглушало все остальные звуки. Тогда он резко обернулся. Тень, похожая на человеческую, метнулась за дерево.
У Фоукса захватило дыхание. Он потянулся к кобуре, но его рука двигалась как будто сквозь густую патоку.
Значит, его фантазии вовсе не были фантазиями? Значит, Малышка все-таки обитаема?
Преодолев оцепенение, Фоукс укрылся за другим деревом. Отступить он не мог. Он знал, что будет не в силах сказать остальным: «Я видел что-то живое. Возможно, это и была разгадка. Но я испугался и позволил ей скрыться».
Придется попытаться что-нибудь предпринять.
Позади того дерева, где пряталось неизвестное существо, стояло «кубковое дерево». Оно цвело — бело-кремовые цветы были обращены вверх в ожидании надвигавшегося дождя. Вдруг раздался слабый звон сломанного цветка, и кремовые лепестки, вздрогнув, повернулись вниз.
Значит, ему не показалось. За деревом кто-то был.
Фоукс перевел дух и выскочил из-за своего укрытия, держа перед собой лучевой пистолет, готовый стрелять при первом же намеке на опасность.
Но его окликнул голос:
— Не стреляйте. Это я.
Из-за дерева выглянула перепуганная, но несомненно человеческая физиономия. Это был Марк Аннунчио.
Фоукс застыл на месте и уставился на него. Наконец он смог хрипло проговорить:
— Что ты тут делаешь?
— Я шел за вами, — ответил Марк, не отрывая взгляда от пистолета.
— Зачем?
— Посмотреть, что вы делаете. Мне было интересно, что вы найдете. Я думал, если вы меня увидите, то прогоните назад.
Фоукс вспомнил, что все еще держит пистолет, и спрятал его в кобуру. Это удалось ему только с третьей попытки.
Упали первые крупные капли дождя. Фоукс грубо сказал:
— Чтобы никто об этом не узнал!
Он бросил враждебный взгляд на юношу, и они молча, держась поодаль друг от друга, направились к лагерю.
20
Некоторое время спустя к семи палаткам прибавился сборный домик, поставленный в центре лагеря. Как-то вся группа собралась в нем вокруг длинного стола.
Приближался торжественный момент, хотя все почему-то притихли. Командовал парадом Вернадский, который в студенческие годы научился сам себе готовить еду. Сняв с высокочастотного подогревателя какое-то дымящееся варево, он объявил:
— Кому калорий?
Еда была щедро разложена по тарелкам.
— Пахнет очень хорошо, — неуверенно заметил Нови.
Он поднял на вилке кусок мяса. Оно было лилова-того цвета и, несмотря на то, что долго варилось, оставалось жестким. Окружающая его мелко нарезанная зелень выглядела помягче, но казалась еще менее съедобной.
— Ну, — сказал Вернадский, — ешьте! Уплетайте за обе щеки! Я пробовал — вкусно.
Она набил рот мясом и долго жевал.
— Жестковато, но вкусно.
— Не исключено, что мы от этого умрем, — мрачно сказал Фоукс.
— Ерунда, — ответил Вернадский. — Крысы питались им две недели.
— Две недели — не так уж много, — возразил Нови.
— Ну ладно, была не была, — решился Родригес. — Послушайте, и в самом деле вкусно!
Немного погодя с ним согласились все. До сих пор все живые организмы Малышки, которые можно было есть, оказывались вкусными. Зерно было почти невозможно измолоть в муку, но когда это удавалось, можно было испечь богатый белком хлеб. Несколько таких хлебов и сейчас стояло на столе. Они были темного цвета и тяжеловаты, но вовсе не плохи.
Фоукс, изучив растительность Малышки, пришел к выводу, что при должном орошении и правильном посеве один акр поверхности планеты сможет прокормить в десять раз больше скота, чем акр земной альфальфы. Это произвело большое впечатление на Шеффилда, который тут же назвал Малышку житницей сотни планет. Однако Фоукс только пожал плечами.
— Ловушка для простаков, — сказал он.
Неделей раньше вся группа была сильно встревожена: хомяки и белые мыши неожиданно отказались есть некоторые новые виды травы, только что принесенные Фоуксом. Когда небольшие количества этих трав начали подмешивать в их обычный рацион, животные стали погибать.
Разгадка тайны?
Не совсем. Через несколько часов вошел Вернадский и заявил:
— Медь, свинец, ртуть.
— Что? — переспросил Саймон.
— В этих растениях. Они содержат много тяжелых металлов. Возможно, это эволюционное защитное приспособление, чтобы их не ели.
— Значит, первые поселенцы… — начал Саймон.
— Нет, этого не может быть. Большинство растений совершенно безвредно. Только эти, а их никто есть не станет.
— Откуда вы знаете?
— Не стали же их есть крысы.
— То крысы..
Только этого Вернадский и ждал. Он торжественно произнес: